Вечером мы отправились в путь и, преодолев небольшие препятствия, дня через два оказались в Риме у тяжелых железных ворот советского посольства. Достучались. Нас пропустили внутрь, приняли с большим любопытством.
осрочно. Надо готовиться к побегу и немедленно, в течение дня, отправляться в путь, туда, в Тамар, район, где я намеревался пересечь итальянско-югославскую границу. В последний момент я решил ехать не один, позвонил моему близкому товарищу с каторги Майцену Душану-Неделько - пригласил его на квартиру и предложил срочно эмигрировать.
- Куда? - спросил Неделько с чувством согласия и удивления одновременно.
- Сначала в Италию, а там будет видно.
- Это будет расценено как предательство того движения, которому мы и наши родители посвятили всю свою жизнь. Я имею в виду идею дружбы и сотрудничества братских славянских народов во главе с великим русским народом.
Действительно, я и Неделько унаследовали от наших родителей эту идею славянофильства, вместе с идеей строительства социалистического общества, и она стала залогом нашей каторжной дружбы и взаимопонимания. Неделько постарше меня лет на 7. В начале войны он стал командиром первого люблянского партизанского отряда. За годы войны дослужился до полковника, окончил в СССР высшее артиллерийское училище и по возвращении на родину, в канун ареста, получил назначение в военную академию в Белграде на должность начальника кафедры артиллерии. Неплохо знает русский. Поэтому его желание оказаться в Советском Союзе на какое-то мгновение отодвинуло на второй план и даже затмило все те колоссальные перемены, которые произошли в жизни социалистического общества за годы нашей каторжной жизни.
- Я согласен на эмиграцию, но только в Советский Союз, - повторил Неделько.
- Разумеется, - согласился я. Как только прибудем в Рим, заедем в советское посольство и попросим политическое убежище. А там, как только получим право на убежище, перебраться из Рима в Москву, как говорится, дело техники. Вечером мы отправились в путь и, преодолев небольшие препятствия, дня через два оказались в Риме у тяжелых железных ворот советского посольства. Достучались. Нас пропустили внутрь, приняли с большим любопытством. Беседу вел один из секретарей посольства, представившийся как Александров. Он начал с вопроса:
- Вчера вечером, согласно сообщениям албанского радио и китайской газеты «Жэньминь Жибао», большая группа югославских эмигрантов, руководителей вновь созданной марксистско-ленинской-антититовской партии, пересекла границу и оказалась в Тиране. Вы тоже принадлежите к этой группировке?
- Конечно, ответил Неделько, и я понял, какую обузу повесил себе на шею. Неделько - человек прямолинейный, что думает, то и говорит, зачастую выдает свои желания за действительность. Ему чужда любая хитринка в общении с друзьями. В политике он наивный. - Конечно, это наши друзья по каторге. Однако в эмиграцию мы ушли по разным соображениям, - пытаюсь поправить Неделько, благо я говорю по-итальянски, и он не понимает содержание моих возражений.
- То есть как, по разным соображениям? Один ЦК, одно политбюро - разве у партии не единое руководство?
- Да вот так. Лично я эмигрировал для того, чтобы написать и опубликовать книгу о злодеяниях Тито, о существовании Голого Острова и других лагерей смерти, созданных, в угоду США, для истязания коммунистов, активных участников войны и послевоенного строительства. Наши же друзья по каторге эмигрировали для того, чтобы добиваться международного признания только что созданной коммунистической партии. Пускай добиваются. Как говорится, каждому свое. Но лично я пальцем не пошевелю для того, чтобы такое признание состоялось, до тех пор, пока коммунисты не найдут надежный способ защитить самих себя от произвола генсеков. Мой русский собеседник Александров поморщился. Мое объяснение ему не понравилось отнюдь не потому, что он не разделял эту точку зрения, а лишь потому, что придется писать отдельную объяснительную записку об особой позиции одного из членов этой группировки. - И что вы в таком случае хотите от нас? - спросил, чуточку повысив голос.
- Предоставления политического убежища.
- Посольство такими вещами не занимается. Это прерогатива Верховного Совета.
- Да, но вы обязаны доставить по назначению наше обращение.
- Конечно, только ответ будет получен не так скоро. Не будет же Верховный Совет проводить внеочередное заседание из-за каких-то двух эмигрантов.
На этом наша беседа закончилась. Александрова куда-то вызвали. Его место занял другой, более благосклонный к нашей проблеме чиновник. Он спросил:
- Где вы собираетесь жить, пока не придет ответ из Москвы?
В ответ я пожал плечами и некоторое время спустя ответил :
- Не знаю. У нас нет ни денег, ни документов. Вся надежда на вашу поддержку.
- У посольства нет средств на такие дела. И прятать мы вас не можем. Это грозит международным скандалом. Вы здесь на нелегальном положении.
- Нет средств? О каких средствах речь идет? О деньгах на хлеб насущный. Коммунисты всегда, в трудную минуту поддерживали друг друга. А тут у мировой державы нет средств поддержать своих братьев, соратников, из числа тех, кто в 1958 году откликнулся на призыв Кремля, рискуя своей карьерой (оба мы из числа бывших офицеров), орденами, погонами, семейным счастьем, да, собственно, и самой жизнью. И вдруг у этой державы нет средств на поддержание жизни своих друзей?! Вам должно быть стыдно за такие слова. Мой собеседник, сделав вид, что недопонял или не услышал мой упрек, попытался перевести разговор на другую тему. - Где вы так хорошо научились говорить по-итальянски? - спросил он.
- На каторге в 1942-м. Потом, сбежав с каторги, я партизанил. Тут, в ЦК КПИ у меня много хороших друзей. Я мог обратиться к ним, уверен, что скупиться не будут, помогут. Да вот мой товарищ закапризничал. Он считает сам факт эмиграции на Запад предательством. - А кого-нибудь из бывших товарищей, нынче работающих в руководстве итальянской партии, поименно помните? - Конечно, - сказал я и тут же назвал первые попавшиеся на ум фамилии друзей по камере из Сан-Джимиланской крепости - Соларди и Джованарди.
- Соларди погиб в самом конце войны. Посмертно он награжден орденом героя. И одна улица в Милане носит его имя. А вот второй - Джованарди, тут, работает в отделе печати при ЦК КПИ.
- И того достаточно. Я его поищу, и за считанные минуты решим все проблемы.
- Ни в коем разе. Вы попросили политическое убежище у Советского Союза и до получения ответа должны оставаться на нелегальном положении. Итальянцы - народ болтливый, и известие о вашем прибытии быстро расползется по всему Риму и обязательно попадет в поле зрения американской разведки.
- Ну и что? Я эмигрировал с твердым намерением написать книгу о Голом Острове, одном из самых зловещих концлагерей нашего времени. Какая разница, кто ее будет публиковать. Мир должен узнать правду, чтобы злодеяния не повторялись. Этот неожиданный для меня самого экспромт привел в замешательство моего собеседника. Посмотрев на часы, он сказал, что на это время у него назначена встреча, затем распорядился, чтобы нам принесли кофе, и обещал скоро вернуться. Очевидно, он нуждался в консультации с руководством. Вопрос о сессии Верховного Совета, которая должна решить, предоставлять или не предоставлять нам политическое убежище, являлся надуманным. Такие дела решаются за считанные если не часы, то дни. И если бы мы обратились с подобного рода просьбой не сейчас, а в 1949 году, ответ бы уже пришел, обязательно положительный. Но теперь уже другие времена. Сталина не стало. Сталинисты не в моде. Мало того, они стали помехой в проведении нового курса, провозглашенного Н.Хрущевым. Но поворот - поворотом, а Советский Союз не вправе бросать на произвол судьбы своих друзей, ставших жертвами прежней, допустим, ошибочной, политики. Такой роскоши не может позволить ни одно уважающее себя государство, не рискуя оказаться в окружении бывших и настоящих врагов.
Моложавая женщина лет сорока, видимо, из обслуживающего персонала, принесла поднос, поставила его на стол и тут же удалилась. Наш собеседник, подняв тост за наше здоровье, выпил рюмочку и тоже удалился. Велел подождать. Ждали мы недолго. Неделько спросил, о чем я вел с дипломатом такую длинную беседу и почему нервничал.
- Говорит, надо подождать, - ответил я.
- Сколько?
- С месяц.
- Ну и что, наберемся терпения и подождем.
- На какие шиши будем жить? У нас нет ни денег, ни паспортов.
- Спрячемся где-нибудь в лесу, по-партизански. Днем будем высыпаться, а по ночам добывать еду.
- Воровать у крестьян кур?
- Допустим.
Наш собеседник вернулся - весь какой-то радостный, игривый, будто бы наши дела пошли в гору.
- Все будет хорошо, - сказал. Потерпите с неделю. Запрос по вашему делу уже отправлен в Москву. Ответ будет получен через неделю. Только за это время не обращайтесь никуда: ни в ЦК КПИ, ни, упаси бог, в американское посольство. Мой вам совет - отправляйтесь в окрестности живописного озера неподалеку от папского дворца. Днем загорайте, на пляже немноголюдно, можно и вздремнуть. А по ночам - где-нибудь на сеновале. Вы же бывшие партизаны, вам не привыкать... Ровно через неделю приезжайте сюда узнать результат. Будем надеяться, что он будет положительным.
- А кушать, что будем кушать?
- Ах да, кушать, действительно, что-то надо. Как я уже сказал, в посольстве нет денег на подобного рода расходы. Но я от себя лично могу выделить небольшую сумму из семейного бюджета, - сказав это, он вытащил пухленький кошелек и отсчитал ровно десять тысяч лир - три на транспорт и семь на еду. Подумав немного, он добавил: «если скромно, то на тысячу лир в день можно прокормиться. Килограмм мармелада, буханку хлеба и 2 литра хорошего черного вина», - шевеля губами он про себя что-то пересчитал и тут же, ни к кому не обращаясь, сказал: «Хотя нет, два литра вина не получится, нужно еще 2 тысячи. Придется раскошелиться». Так начался первый день нашего пребывания на чужбине. Благо мы беседовали на итальянском и Неделько ничего не понял. Продолжение следует.
Бранко АРСЕНИЕВИЧ