Меню

Поиск: "и" "или"


  Международный подшипниковый концерн "Автоштамп". Предлагает широкий ассортимент подшипников, шин, ремней.






 
Часть вторая
Глава 25
ОБОРОТ ОБВИНЕНИЙ НА РОССИЮ
   Это было, конечно, целое историческое движение - отворот евреев от советского коммунизма.
   В Двадцатые и Тридцатые казалась необратимой сращённость советского еврейства с большевизмом. И вдруг - они расходятся? Да радость же!
   Разумеется, - как и вообще всегда у всех людей и у всех наций, - нельзя было ждать, что при этой переоценке будут звучать сожаления о прежней вовлечённости. Но я абсолютно не ожидал такого перекоса, что вместо хотя бы шевеления раскаяния, хотя бы душевного смущения - откол евреев от большевизма сопроводится гневным поворотом в сторону русского народа: это русские погубили демократию в России (то есть Февральскую), это русские виноваты, что с 1918 года держалась и держалась эта власть!
   Мы - и конечно виноваты, ещё бы! И даже раньше: одни лишь грязные сцены лучезарной Февральской революции ещё бы не давали пищу к тому. - Но новообращённые борцы против большевизма проявились таковы: теперь все обязаны принять, что они и всегда против этой власти сражались, и не напоминать, что она была их любимая когда-то, не напоминать, как они изрядно послужили этой тирании, - нет, то "туземцы" отначала созиждили её, укрепляли и любили:
   "Лидеры Октябрьского переворота... скорее были ведомыми, чем водителями [это Железная Партия Нового Типа - "ведомые"?], проводниками и осуществителями массовых желаний, дремавших в недрах народного подсознания. Они не порывали с народной почвой". И далее: "Октябрьский переворот оказался для России несчастьем. Страна могла развиваться и иначе... тогда [то есть в бушующем анархизме Февраля] появились первые ростки уважения к человеческому достоинству со стороны государства, зачатки права, свободы, но сметены оказались народным гневом"1.
   А вот более поздняя трактовка, ослепительно переосмысливающая участие евреев в большевицких рядах: "Большевизм Ленина и РСДРПб был лишь интеллигентским и цивилизованным оформлением большевизма "плебса". Не будь первого - победил бы второй, гораздо более страшный". И поэтому, "широко участвуя в большевистской революции, дав ей кадры интеллектуалов и организаторов, евреи спасли Россию от тотальной пугачёвщины. Они придали большевизму наиболее гуманный вариант из вообще возможных в то время"2. - Но: "Как взбунтовавшийся народ руками ленинской партии свергнул интеллигентскую демократию [когда ж она была?]... так усмирённый народ руками сталинской бюрократии стремился освободиться от... всего того, в чём ещё звучали отголоски вольного интеллигентского духа"3.- Да, да, конечно: "Вина интеллигенции за последующие удручающие события русской истории сильно преувеличена". И вообще, вина её - "это вина перед самой собою"4, никак не перед народом. Это, напротив, "народу самому неплохо было бы ощутить свою вину перед интеллигенцией"5.
   Да что там говорить: "Тоталитарная власть... по своему существу и происхождению общенародна"6. - "Это тоталитарная страна... Таков выбор русского народа"7.
   А всё потому, что "татарская стихия изнутри овладела душой православной Руси"8, - а ведь "азиатская социальная и духовная структура, унаследованная русскими от монголов... застойна, неспособна к развитию и прогрессу"9. - (Впрочем, теорию, что татарского ига даже и вовсе не было, а - дружественный союз с татарами, развил и Лев Гумилёв. На то простейший ответ - русский фольклор; сколько ни есть пословиц о татарах - все как о врагах и угнетателях, а фольклор не сфальшивит, его не выгнешь, как научную теорию.) - Вот и "Октябрьский переворот был невиданным по силе прорывом азиатской субстанции"10.
   И у всех, кто хочет терзать и топтать русскую историю, любимый и первейший объяснитель - Чаадаев (мыслитель несомненно выдающийся). Сперва самиздат, потом и эмигрантские издания тщательно отбирали, соскребали, со страстью повторяли и опубликованные и неопубликованные его (подходящие им) тексты. А неподходящие цитаты и то, что главными оппонентами Чаадаева среди современников были не Николай I с Бенкендорфом, а друзья его - Пушкин, Вяземский, Карамзины, Языков, - это всё игнорируется.
   В начале 70-х разгон против русского - всё набирался. "Руссиш-культуриш", "человеческий свинарник", - в самиздатской анонимной статье "С. Телегина" (Г. Копылова) сколько презрения к России как к плохо удавшемуся материалу; а по лесным пожарам 1972 года тот же "С. Телегин" самиздатской листовкой послал проклятие всей России: горят русские леса? это тебе за твои злодеяния!! - "Весь народ сливается в реакционную массу" (Г. Померанц); "от звуков разлюбезной гармошки зверею, да и от соприкосновения с массой этой самой у меня появляется глухое раздражение"11; очень откровенно, да так и есть: сердцу не прикажешь. - "Евреи, еврейская судьба - это только парафраз судьбы интеллигенции в этой стране, судьбы её культуры, и еврейское сиротство есть символ иного, духовного одиночества, порождённого крушением традиционной веры в "народ""12. (Как же преобразилась в России от XIX века и ко второй половине XX извечная "проблема народа". Теперь "народом" обозначается та тупо довольная своим существованием и своими руководителями туземная масса, страдать среди которой в городах этой страны забросила евреев их роковая судьба. Любить эту массу невозможно, заботиться о ней - противоестественно.) - Тот же Б. Хазанов (ещё тогда не выехавши) судил так: "Россия, которую я люблю, есть платоновская идея; в природе её не существует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратительна", это - "единственные в своём роде Авгиевы конюшни"; её "шелудивые жители"; "когда-нибудь её постигнет оглушительная расплата за то, чем она является сегодня"13.
   Расплата постигнет - да. Но - не за само состояние бедствия. Оно-то постигло - ещё раньше.
   
   
   
   В 60-е годы в интеллигентской среде много было обдумываний и высказываний о положении в СССР, о перспективах и, расширительно, о самой России. По условиям жёсткого государственного нагляда все эти споры и мысли произносились лишь в частных беседах или в самиздатских статьях, тогда ещё по преимуществу робко-псевдонимных. Но когда началась еврейская эмиграция - обличения России бесстеснённо и многожёлчно разлились на вольном Западе: среди выехавшей еврейской интеллигенции то была обильная струя, и столь шумно говорливая, что других голосов долго было и не расслышать.
   Вот в 1968 бежал за границу Аркадий Белинков - неистовый противник, кажется, советского режима? не русского же народа? И вот его статья в собранном им "Новом Колоколе": "Страна рабов, страна господ..." И на кого обрушен её гнев? (Учтём, правда, что статья писалась ещё в СССР и автор ещё не приобрёл того бесстрашия, какое дала ему заграница: прямо лепить про режим.) Даже слова "советский" Белинков не употребляет ни разу, а по проторенной дорожке: вечно рабская Россия, свобода "для нашей родины хуже, чем жрать битое стекло", это в России "вешают то не тех, то не так, и всегда мало". - Уже, мол, в 20-е годы XIX века "многое свидетельствовало о том, что в процессе вековой эволюции народонаселение [России]... превратится в стадо предателей, доносчиков, палачей"; "страх был русский: увязывали тёплые вещи и ждали стука в дверь", - даже и здесь не "советский" страх. Когда ж это до революции ждали ночного стука в дверь? - "Суд в России не судит, он всё знает и так. Поэтому в России он лишь осуждает"14, - надо думать, и сквозь александровские реформы? и суд присяжных? и мировых судей? Какое ответственное, взвешенное суждение.
   Да что там! Настолько безмерная у автора подымается желчь, что он ставит к позорному столбу и писателей - Карамзина, Жуковского, Тютчева, даже Пушкина, и русское общество в целом за его недостаточную революционность: "ничтожное общество рабов, потомков рабов и пращуров рабов", "общество дрожащих от страха и злобы скотов", "дули прямой кишкой, содрогаясь при мысли о возможных последствиях", "попытк[ам] задушить свободу... русская интеллигенция всегда охотно помогала"19.
   У Фили пили, да Филю ж и побили.
   Если у Белинкова всё это была - "маскировка антисоветского", шиш в кармане - то почему за границей не переписал текста? Если на самом деле Белинков думал иначе, не то - то почему в таком виде напечатано?
   Нет, именно так он ненавидел.
   Вот таким оборотом отреклись от большевизма?..
   Около этого же времени, в конце 60-х, в Лондоне вышел еврейский сборник на советские темы, читаем в нём письмо из СССР: "В огромных глубинах душевных лабиринтов русской души обязательно сидит погромщик... Сидит там также раб и хулиган"16. - А вот с готовностью подхватывает чью-то издёвку Белоцерковский: "Русские - сильный народ, только голова у них слабая"17. - "Пусть все эти русские, украинцы... рычат в пьянке вместе со своими жёнами, жлёкают водку и млеют от коммунистических блефов... без нас... Они ползали на карачках и поклонялись деревьям и камням, а мы дали им Бога Авраама, Исаака и Якова"18.
   "О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость" (Иов 13:5).
   (Заметим, что любое гадкое суждение вообще о "русской душе", вообще о "русском характере" - ни у кого из цивилизованных людей не вызывает ни малейшего протеста, ни сомнения. Вопрос "сметь ли судить о нациях в целом" - и не возникает. Если кто не любит всего русского или даже презирает, или даже высказывает в передовых кругах, что "Россия - помойная яма", - это в России не порок, это не выглядит непередовым. И никто тут же не обращается к президентам, премьерам, сенаторам, конгрессменам с трепетным воззывом: "Как вы оцениваете такое разжигание национальной розни??" - Да мы сами себя поносили ещё хлеще, - с XIX века, и особенно вплоть к революции. Традиция такая у нас богатая.)
   Ещё читаем, узнаём: "полуграмотные проповедники религии", "православие не заслужило доверия интеллигенции" ("Телегин"). - Русские "так легко отказались от веры отцов, равнодушно смотрели, как взрывали храмы". Ба, Догадка! Да "быть может, русский народ лишь временно смирился под властью христианства"? - то есть на 950 лет, - "и лишь ждал момента, чтобы от неё освободиться"19? - то есть в революцию. Сколько же недоброжелательства должно накопиться в груди, чтобы вот такое вымолвить! (Да и русские публицисты разве устаивали в этом Поле искажённого сознания? Сколькие поскользались. Вот - туз первоэмигрантской публицистики С. Рафальский, даже, кажется, сын священника, пишет о том времени: "Православная Святая Русь без особого труда позволила растоптать свои святыни"20. В Париже ведь мало отдаются хрипы тех посеченных чекистскими пулемётами ещё в церковных мятежах 1918 года. С тех пор - уже и не поднялись снова, да. И посмотреть бы, как в 20-е годы в СССР этот сын священника помешал бы топтать святыни.)
   А то напрямик: "Православие есть готтентотская религия" (М. Гробман.) Или: "Оголтелость, ароматизированная Рублёвым, Дионисием и Бердяевым"; идеи "реставрации "исконно русского исторического Православия" пугают многих... Это самое чёрное будущее для страны и для христианства"21. - Или прозаик Ф. Горенштейн: "Почётным председателем "Союза русского народа" состоял Иисус Христос, который мыслился наподобие вселенского атамана"22.
   Смотри, остро точишь - выщербишь.
   Однако ото всех этих откровенных грубостей надо отличить бархатно мягкого самиздатского философа-эссеиста тех лет Григория Померанца. Он писал на высотах как бы выше всяких полемик - вообще о судьбах народов, вообще о судьбах интеллигенции: народа - теперь почти нигде и не осталось, разве бушмены. В самиздате 60-х годов я читал у него: "Народ - преснеющая жижица, а главные соляные копи в нас самих", в интеллигентах. - "Солидарность интеллигенции, пересекающая границы, более реальная вещь, чем солидарность интеллигенции с народом".
   Это звучало очень современно и как-то по-новому мудро. Да только в чехословацком опыте 1968 именно единение интеллигенции с "преснеющей жижицей" своего несуществующего народа создало духовный оплот, давно забытый Европою: две трети миллиона советских войск не сокрушили их духа, а сдали нервы у чехословацких коммунистических вождей. (Спустя 12 лет такой же опыт повторился и в Польше.)
   В своей манере, ускользающей от чёткости, когда множество параллельных рассуждений никак не отольются в строгую ясную конструкцию, Померанц, кажется, никак же не писал при этом о национальном, - о нет! "Мы всюду не совсем чужие. Мы всюду не совсем свои", - и вот воспевал диаспору как таковую, диаспору - в общем виде, для кого угодно. Он брёл сквозь релятивизм, агностицизм - кажется, в высочайшей надмирности. "И один призыв к вере, к традиции, к народу анафематствует другой". -"По правилам, установленным для варшавских студентов, можно любить только одну нацию", - а "если я кровью связан с этой страной, но люблю и другие?" - сетует Померанц23.
   Тут - изощрённая подстановка. Конечно - и нацию, и страну можно любить далеко не только одну, и даже хоть десять. Но принадлежать, но сыном быть - можно только одной родины, как можно иметь только одну мать.
   Чтобы лучше передать предмет рассмотрения, уместно тут рассказать и об обмене письмами, который был у нас с четой Померанцев в 1967. В тот год уже разошёлся в самиздате мой роман, ещё только гонимая рукопись, "В круге первом", - и одними из первых прислали мне возражения Г.С. Померанц и его жена З.А. Миркина: что я ранил их неумелостью и неверностью касания к еврейскому вопросу; что в "Круге" я непоправимо уронил евреев - а тем самым и себя самого. - В чём же уронил? Кажется, не показал я тех жестоких евреев, которые взошли на высоты в зареве ранних советских лет. - Но в письмах Померанцев теснились оттенки, нюансы, и я упрекался в бесчувственности к еврейской боли.
   Я им ответил, и они мне ответили. В этих письмах обсуждено было и право судить о целых нациях, хотя я в романе и не судил.
   Померанц предложил мне тогда, - и всякому вообще писателю, и всякому выносящему любое человеческое, психологическое, социальное суждение, - вести себя и рассуждать так, как если б никаких наций вообще не было на Земле: не только не судить о них в целом, но и в каждом человеке не замечать его национальности. "Что естественно и простительно Ивану Денисовичу (взгляд на Цезаря Марковича как на нерусского) - интеллигенту позорно, а христианину (не крещёному, а христианину) великий грех: "несть для меня ни эллина, ни иудея"".
   Высокая точка зрения. Дай Бог нам всем когда-нибудь к ней подняться. Да без неё - и смысла бы не имело ничто общечеловеческое, в том числе и христианство?
   Но: уже убедили нас разрушительно один раз, что - наций нет, и научили поскорей уничтожить свою. Что мы, безумно, и совершили тогда.
   И ещё: рассуждать - не рассуждать, но как же рисовать конкретных людей без их нации? И ещё: если наций нет - тогда нет и языков? А никакой писатель-художник и не может писать ни на каком языке, кроме национального. Если нации отомрут - умрут и языки.
   А из порожнего - не пьют, не едят.
   Я замечал, что именно евреи чаще других настаивают: не обращать внимания на национальность! при чём "национальность"? какие могут быть "национальные черты", "национальный характер"?
   И я готов был шапкою хлопнуть оземь: "Согласен! Давайте! С этой поры..."
   Но надо же видеть, куда бредёт наш злополучный век. Едва ли не больше всего различают люди в людях - почему-то именно нацию. И, руку на сердце: настороженней всех, ревнивее и затаённее всех - отличают и пристально отслеживают - именно евреи. Свою нацию.
   А как быть с тем, что - вот, вы читали выше - евреи так часто судят о русских именно в целом, и почти всегда осудительно? Тот же Померанц: "болезненные черты русского характера", среди них "внутренняя шаткость". (И ведь не дрогнет, что судит сразу о нации. А поди-ка кто вымолви: "болезненные черты еврейского характера"?) Русская "масса разрешила ужасам опричнины совершиться над собой, так же как она разрешила впоследствии сталинские лагеря смерти"24. (Не советская интернациональная чиновная верхушка разрешила, нет, она ужасно сопротивлялась! - но эта тупая масса...) Да ещё резче: "Русский национализм неизбежно примет агрессивный, погромный характер"25, - то есть всякий русский, кто любит свою нацию, - уже потенциальный погромщик!
   Выходит, с теми чеховскими персонажами на несостоявшейся ранневесенней тяге остаётся и нам только вздохнуть: "Рано!"
   Но самое замечательное: чем увенчивается второе письмо ко мне Померанца, так настойчиво требующего - не различать наций. В этом многолистном бурном письме (и самым раздражённым, тяжёлым почерком) он указал-таки мне, и притом в форме ультиматума! - как ещё можно спасти этот отвратительный "Круг первый". Выход у меня такой: я должен обратить Герасимовича в еврея! - чтобы высший духовный подвиг в романе был совершён именно евреем! "То, что Герасимович нарисован с русского прототипа, совершенно не важно", - так и пишет, незамечатель наций, только курсив мой. Но, правда, давал мне и запасной выход: если всё же оставлю Герасимовича русским, то добавить в роман равноценный по силе образ благородного самоотверженного еврея. А если я ни того ни другого не сделаю - то угрожал Померанц открыть против меня публичную баталию. (На это предложение я уже не отвечал.)
   Кстати, потом эту одностороннюю баталию - называя её "нашей полемикой" - он и вёл, в зарубежных изданиях и в СССР, когда стало можно, притом повторяясь, и перепечатывая те же свои статьи с исправлениями огрехов, отмеченных оппонентами. В этом развороте он и ещё раскрылся: что только одно Абсолютное Зло в мире было и есть - это гитлеризм, тут наш философ - не релятивист, нет. Но заходит речь о коммунизме - и этот бывший лагерник, и совсем же никогда не коммунист, вдруг начинает вымалвливать, и с годами всё твёрже (оспаривая мою непримиримость к коммунизму): что коммунизм - не есть несомненное зло (а над ранним ЧК даже "клубился дух демократии"26). А несомненное зло - это упорный антикоммунизм, особенно если он опирается на русский национализм (который, сказано же нам, не может не быть погромным).
   Вот куда Померанц развился со своею вкрадчивой надмирностью и "безнациональностью".
   С таким перекосом, с такой пристрастностью - можно ли послужить взаимопониманию русских и евреев?
   На чужой горбок не насмеюся, на свой горбок не нагляжуся.
   В те же месяцы, что переписка моя с Померанцами, чьи-то либеральные руки сняли копию в ленинградском обкоме партии с тайной докладной записки неких Щербакова-Смирнова-Утехина - на якобы "разрушительную сионистскую деятельность" в Ленинграде, "утончённые формы идеологической диверсии". - "Как бороться с этим?" - спросили меня знакомые евреи. - "Ясно, как, - ответил я, ещё не прочтя документа, - публичностью! Распубликовать в самиздате. Наша сила - гласность, открытость!" - Но знакомые мои замялись: "Прямо так - нельзя, неправильно будет понято".
   И, прочтя, я вник в их опасения. Из донесения очевидно было, что молодёжный литературный вечер в писательском доме 30 января 1968 был в политическом отношении честным и смелым: то явно, то полускрыто высмеивали правительство, его установления и идеологию. Но из текста явствовал и национальный смысл выступлений (вероятно, то была молодёжь предпочтительно еврейская): в них явно звучала и обида на русских, и неприязнь, и, может быть, презрение к ним, и тоска по высоте еврейского духа. И вот из-за этого мои знакомые и опасались отдать документ в самиздат.
   А меня как ударила - ведь и верность этих просквозивших на том вечере еврейских настроений. "Россия отражается в стекле пивного ларька", - будто бы сказал там поэт Уфлянд. - И ведь верно! вот ужас. - Похоже, что выступавшие прямо - не прямо, может в разрывах слов и фраз, но обвиняли русских, что они ползают под прилавками пивных и жёны выволакивают их из грязи; что они пьют водку до потери сознания, склочничают; что они - воры…
   Надо же нам - видеть себя со стороны, видеть свои провальные недостатки. Я вдруг перенёсся на еврейскую точку зрения, оглянулся и ужаснулся вместе с ними: Боже, куда попали мы, евреи! Карты, домино, раззявленные рты на телевизор... Ведь что за скоты окружают нас, что за животные! Ни Бога у них, ни духовных интересов. И сколько сразу поднимается в душе обид от притеснений.
   Только забыто то, что русских-то подлинных - выбили, вырезали и угнели, а остальных оморочили, озлобили и довели - большевицкие головорезы, и не без ретивого участия отцов сегодняшних молодых еврейских интеллигентов. Нынешних - раздражают те хари, которые поднялись с 40-х годов наверх, в советское руководство, - так и нас они раздражают. Но лучших - всех выбивали, не оставляли.
   "Не оглядывайся!" - учил нас потом Померанц в своих самиздатских эссе, - не оглядывайся, ибо так Орфей потерял Эвридику.
   Но мы - уже потеряли больше чем Эвридику.
   Нас и с 20-х годов так учили: выкинуть всё прошлое с борта современности.
   А вот пословица русская советует: иди вперёд, а оглядывайся назад.
   Нам - никак нельзя не оглядываться. Ничего тогда не поймём.
   
   
   
   А и попытались бы не оглядываться - нам напомнят: оказывается, "стержень [русского вопроса] - комплекс неполноценности бездуховных руководителей народа на протяжении его многовековой истории", - и это он "толкнул русский царизм на захватнические войны... Комплекс неполноценности - это болезнь посредственности"27. - А хотите знать, чем объясняется революция 1917 в России? Не догадались? Да "тот же комплекс неполноценности обусловил революцию в России"28. (О, бессмертный Фрейд, сразу всё в жизни объяснил на трёх пальцах.)
   И вообще: "Русский социализм явился прямым наследником русского самодержавия"29, - именно прямым, это даже не требует доказательств. Это хором почти: "Между царизмом и коммунизмом есть... прямая преемственность... качественное сходство"30. Чего и ожидать от "замешанной на крови и провокации российской истории"31? - А вот в рецензии на интересную книгу Агурского "Идеология национал-большевизма" даже малый сдвиг оценок меняет картину - и мы получаем: "В реальной истории советского общества очень рано начался процесс проникновения традиционных, коренных идей русского национального самосознания в практику и идеологию правящей партии", "партийная идеология уже к середине 20-х годов пересаживается с одной лошади на другую". - Уже к середине 20-х годов?! - да как же мы этого тогда не заметили? Да ведь само слово "русский", "я - русский" - вымолвить было нельзя, контрреволюция! хорошо помню. А вот, оказывается: уже тогда, в разгар гонений на всё русское и православное, партийная идеология "всё настойчивее и последовательнее в своей практике начинает руководствоваться идеей национальной", "советская власть, сохраняя интернационалистскую маскировку, реально занималась упрочением русского государства"32. - Да, да! "Вопреки интернационалистическим декларациям, революция в России осталась национальным делом"33. - И "перевёрнутая революцией Россия строила своё народное государство"34.
   Народное? Как язык поворачивается? ведь эти все авторы знают о Красном Терроре; о миллионах погибших в коллективизацию крестьян; о ненасытном Гулаге.
   Нет, глухо, непроницаемо и бесповоротно осуждена Россия на всём своём временном протяжении и во всех своих проявлениях. Она всегда под подозрением: "Русская идея" без антисемитизма "вроде бы уже и не идея и не русская". И даже: "Вражда к культуре - специфическое русское явление"; "сколько мы слышали заверений в том, что де они одни на всём свете сберегли чистоту и непорочность, одни блюдут Бога посреди отеческих хлябей"35; "на этой искалеченной земле будто бы нашла приют величайшая душевность. На эту душевность указуют нам как на некое национальное сокровище, уникальный продукт вроде паюсной икры"36.
   Да, высмеивайте нас, насмехайтесь, это нам на пользу. Да, в сказанном - есть и правда, увы. Но, высказывая то, не так бы ненавиствовать. Давно сознавая ужасающее падение нашего народа под коммунистами, мы - как раз в те минувшие 70-е годы - так робко писали о надежде на возрождение нашей нравственности и культуры. Но странно: еврейские авторы из этой струи с неослабной яростью напали и на призываемое русское возрождение, как будто (и даже именно?) боясь, чтобы советская культура не сменилась русскою. "Я боюсь, что "рассвет" обречённой страны окажется ещё гаже её нынешнего [70-80-е годы] заката"37.
   И, обернувшись из 90-х "демократических" годов, согласимся, что и в этом есть предвидение. Только: высказано ли оно с состраданием или со злорадством?
   И даже так: "Берегитесь, когда вам твердят о любви к родине: эта любовь заряжена ненавистью... Берегитесь рассказов о том, что в России хуже всех живут русские, пострадали в первую очередь русские, что численность русского народа уменьшается" - а это, как известно, обман! - "Будьте осторожны, когда вам рассказывают о величайшем государственном муже... злодейски убитом" (Столыпине), - тоже обман? Нет: "Не потому, что факты которые вам представили, неверны", - но всё равно, не принимайте и верных фактов: "Будьте осторожны", "берегитесь"!38
   Да, в этом потоке поздних страстных обвинений есть что-то поразительное.
   Кто бы мог в пламенные 20-е годы подумать, что уже после одряхления и падения всей той радостной аппаратной постройки в России, уже и сами настрадавшись от коммунизма, уже как будто и прокляв его, уже и сбежав от него, - столь многие евреи будут и из Израиля, и из Европы, и через океан - проклинать и пинать - не коммунизм, а именно Россию? Так уверенно и многоголосо судить о многовидной виновности и плохости России, о её неисчерпаемой вине перед евреями - и искренно же веря в беспредельность этой вины, вот что! почти повально веря! - а тем временем, бесшумным фланговым движением уводя своих от ответственности за долю расстрелов ЧК, потопления барж с обречёнными в Белом и Каспийском морях, за свою долю в коллективизации, украинском голоде, во всех мерзостях советского управления, за талантливое рвение на службе по оболваниванию "туземцев". Всё - прямо против раскаяния.
   А ведь ту ответственность - надо нам с вами, братья или чужаки, - делить.
   И раскаяние - раскаяние взаимное - и во всей полноте совершённого - был бы самый чистый, оздоровляющий путь.
   И я - не устану призывать к этому русских.
   И - призываю к этому евреев. Раскаяться не за Троцкого-Каменева-Зиновьева, они и так на поверхности, от них и отмахнуться можно: "то были не евреи!" А - оглянуться честно на всю глубину раннесоветского угнетательского аппарата - на тех "незаметных", как Исай Давидович Берг, создавший знаменитую "душегубку"39, самим же евреям на горе, и даже на ещё более незаметных, кто бумажки подкалывал в советском аппарате и никогда не вышел в публичность.
   Однако перестали бы быть евреи евреями, если бы в чём-то стали все на одно лицо.
   Так и тут. Голоса иные - тоже прозвучали.
   От этой же самой поры - от начала великого передвижения евреев за пределы СССР - к счастью для всех, и к чести для евреев - какая-то часть из них, оставаясь преданными еврейству, пронялась сознанием выше обычного круга чувств, способностью охватить Историю объёмно. Как радостно было их услышать! - и с тех пор не переставать слышать. Какую надежду это вселяет на будущее! При убийственной прореженности, пробитости русских рядов - нам особенно ценны их понимание и поддержка.
   Звучало же и в конце XIX века меланхолическое мнение: "Всякая страна имеет таких евреев, каких она заслуживает"40.
   Всё зависит - от направления чувств.
   Если б не голоса таких евреев из Третьей эмиграции и из Израиля - можно было бы прийти в отчаяние о возможности русским и евреям объясниться друг с другом и понять друг друга.
   Роман Рутман, кибернетик, первый раз проявился в эмигрантской печати в 1973, сразу после своей эмиграции в Израиль, очень тёплым, ярким рассказом, как эта эмиграция пробуждалась, начинала движение, - и тогда уже проявил отчётливое тепло к России. Статья и называлась выразительно: "Уходящему - поклон, остающемуся - братство"41. Среди первых нот пробуждения и было, пишет он: "Мы евреи или русские?" Среди нот расставания: "Россия, распятая за человечество".
   В следующем году, 1974, в статье "Кольцо обид" он предложил пересмотреть "некоторые установившиеся концепции по "еврейскому вопросу"", "увидеть опасность абсолютизации этих концепций". Вот они, три: 1. "Необычайная судьба еврейского народа сделала его символом страданий человечества"; 2. "Еврей в России всегда был жертвой односторонних гонений". 3. "Русское общество в долгу перед еврейским народом". - Он приводит мою фразу из "Архипелага": "эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским", - и с пониманием относится, что фраза эта не пустая и не проходная: вот и потери этой войны, и плен её, а прежде - революционный террор, голоды, "бессмысленное уничтожение и мыслящего цвета нации и её опоры - крестьянства". Хотя современная русская литература и демократическое движение, во искупление прежних грехов и гонений, исповедуют тезис о виновности русского общества перед евреями, сам автор предпочитает основательную концепцию о "кольце обид" - "умилённому сюсюканью по поводу бед и талантов еврейского народа"; "чтобы разорвать "кольцо обид", нужно тянуть за него с двух сторон"42.
   Вот он - рассудительный, дружественный, спокойный голос.
   И многократно, и твёрдо звучал за эти годы голос Михаила Хейфеца, недавнего гулаговского зэка. "Будучи большим приверженцем своего народа, я не могу не сочувствовать националистам другого народа"43. - Он отважился высказать призыв к еврейскому раскаянию в такой сравнительной форме: "Опыт немецкого народа, который не отвернулся от своего ужасного и преступного прошлого, не попытался свалить вину за гитлеризм на других виновников, на чужаков и т.д., но, постоянно очищая себя на огне национального покаяния, смог создать государство, впервые вызвавшее восхищение и уважение человечества к немцам, - этот опыт должен, по-моему, стать образцом и для народов, участвовавших в преступлениях большевизма. В том числе - и для евреев"; "мы, евреи, должны извлечь честные выводы из еврейской игры на "чужой свадьбе", игры, о которой поразительно пророчески сказал тогда З. Жаботинский"44.
   М. Хейфец проявил высоту души сказать и о "реальной вине ассимилированных евреев перед народами тех стран, в которых они живут, вине, которая не позволяет, не должна позволить им спокойно жить в диаспоре". И о советском еврействе 20-30-х годов: "Кто имеет право осудить их за это историческое заблуждение [рьяное участие в построении коммунизма] и историческую расплату с Россией за черту оседлости и погромы - кто, кроме нас, их горько раскаивающихся потомков?"45 (Упоминает Хейфец, что сидевшие и размышлявшие с ним в лагере Б. Пэнсон и М. Коренблит разделяли с ним это настроение.)
   Почти синхронно с этими словами уже тогда эмигрировавшего Хейфеца прозвучал и внутри СССР живой призыв к еврейскому покаянию - от Феликса Светова, в самиздатском романе "Отверзи ми двери"46. (Не случайно, что - по подвижности еврейского чувства и ума - Ф. Светов оказался из первых, осмысляющих начавшееся русское религиозное возрождение.)
   Позже того, уже при страстном споре вокруг Астафьева-Эйдельмана, писал Юрий Штейн о "специфических наших ашкеназийских комплексах, сложившихся из сознания принадлежности к избранному народу и психологии уроженца местечка. Отсюда и убеждённость в национальной нашей непогрешимости, отсюда и наши претензии на монополию только своих страданий... Пора уже нам осознать себя нормальной нацией, по всем параметрам достойной и небезгрешной, как все другие народности мира. Тем более теперь, когда есть своё, независимое государство и уже доказано миру, что евреи умеют, не хуже иных больших народов, и воевать, и пахать"47.
   С защитой творчества В. Астафьева, В. Распутина и В. Белова, когда началась против них леволиберальная травля, сердечно выступила литературовед Мария Шнеерсон, сохраняющая в эмиграции тёплую любовь к России, до тоски, и понимание русских проблем изнутри48.
   В 70-е же годы появилась на Западе многоохватная, квалифицированная и грозная книга об уничтожении коммунистами природы в СССР. От подсоветского автора она была, естественно, под псевдонимом - Б. Комаров. Спустя некоторое время автор выехал в эмиграцию, и мы узнали его имя - Зеев Вольфсон. Узналось и больше: это он был среди составителей Альбома разрушенных и осквернённых храмов Средней России49.
   Так мало оставалось в разгромленной России деятельных русских сил - а вот дружеские, сочувственные еврейские приливали к ним в поддержку. В этом обезлюжении и под жестокими гонениями властей начал помощь преследуемым наш Русский Общественный Фонд, которому я отдал все мировые гонорары за "Архипелаг ГУЛаг", - и, начиная с его первого талантливого и самоотверженного распорядителя Александра Гинзбурга, среди волонтёров Фонда было немало евреев и полуевреев. (Что дало повод ослеплённым крайним русским кругам клеймить наш Фонд "еврейским".)
   Сходно было участие в нашей серии ИНРИ (Исследования Новейшей Русской Истории) - М. Бернштама, затем и Ю. Фельштинского и Д. Штурман.
   В борьбе с коммунистической ложью - отличились многообразной, свежей по мысли, глубокой по проникновению публицистикой, и в достойно взвешенном тоне, М. Агурский, Д. Штурман, А. Некрич, М. Геллер, А. Серебренников.
   И где, как не здесь, вспомнить подвиг американского профессора Юлиуса Эпштейна, его заслугу перед Россией. В самонадменной Америке, всегда уверенной в своей правоте и легковесно не ощущающей своих преступлений, - он, одинокими усилиями, вскрыл тайну "операции килевания": послевоенной выдачи американцами уже со своего материка сталинским агентам на уничтожение - сотен и тысяч русских и казаков, наивно полагавших, что уже достигли "свободной" страны и теперь спасены50.
   Всеми этими примерами как не утвердиться в открытости всем нам искреннего русско-еврейского благопонимания - если не будем с обеих сторон загораживать его нетерпимостью и злобой.
   Увы, даже мягчайшие движения к опоминанию, раскаянию, справедливости вызывают жёсткие окрики от блюстителей крайнего национализма - и русского, и еврейского. "Не успел Солженицын призвать к национальному покаянию", - то есть русских, и этого автор не осуждает, - "как на тебе! - наши тут как тут, в первых рядах". Не называет по имени, но, видимо, первого имеет в виду М. Хейфеца. "Это, оказывается, мы больше всех виноваты, мы помогали... установить... да нет, не помогали, а прямо сами установили советскую власть... непропорционально присутствовали в разных органах"51.
   На тех, кто заговорил голосом раскаяния, тотчас накинулись неистово. "Предпочитают из своего ура-патриотического нутра выделить полный рот слюны" - а стиль-то! а благородство выражения! - "и тщательно оплевать всё тех же "предков", проклиная Троцкого и Багрицкого, Когана и Дунаевского"; "М. Хейфец призывает нас "очищать себя на огне национального покаяния"(?!)"52.
   И как же досталось Ф. Светову за автобиографического героя его романа: "Книга о переходе в христианство... будет способствовать отнюдь не абстрактным поискам пути к раскаянию, а вполне конкретному антисемитизму и жидоморству... книга эта - антисемитская". Да и в чём раскаиваться? - возмущается неугомонный Давид Маркиш. - Герой Светова видит "предательство" в том, что "мы бросаем эту страну в плачевном состоянии, в котором мы сами исключительно и виновны: ведь это мы, оказывается, устроили там кровавую революцию, расстреляли царя-батюшку, опоганили и изнасиловали православную церковь и вдобавок основали Архипелаг ГУЛаг" - так, что ли? Так, во-первых, вот эти "товарищи", Троцкий, Свердлов, Берман и Френкель, - не имеют никакого отношения к еврейству. А во-вторых - неверна сама постановка вопроса о чьей-либо коллективной вине53. (Другое дело - русские, этих принято обвинять всех скопом, и начиная от старца Филофея.)
   А брат его Ш. Маркиш присуждает так: "Что же касается последней волны выходцев из России... будь то в Израиле, будь то в США, русофобии - настоящей, а не "фантазматической"... в них не приметно, зато самоненавистничество, перерастающее в прямой антисемитизм, слишком часто так и бьёт в глаза"54.
   Итак, если евреи раскаиваются - это уже антисемитизм. (Ещё новая разновидность феномена.)
   Вот русским - следует осознать свою национальную вину: "Идеи национального покаяния не могут быть реализованы без отчётливого осознания национальной вины... Вина огромна, и не на кого её перекладывать. Эта вина касается не только прошлого, но и современности, в которой Россия делает достаточно гадостей, а в будущем может их наделать и ещё больше", - пишет в начале 70-х Шрагин55.
   Что ж, и мы не устаём призывать русских: без раскаяния не будет у нас будущего. А то ведь: осознали коммунистические злодейства те, кого они прямо затронули, да близкие к ним. А те, кого не затронули, - старались не заметить, а теперь - забыли, простили, и непонятно им: а в чём раскаиваться? (Уж тем более - кто те злодейства совершал.)
   Каждый день мы пылаем стыдом за наш неукладный народ.
   И - любим. И не ищем других от него путей.
   И ещё почему-то не всю потеряли веру в него.
   Но разве в нашей огромной вине, в нашей неудавшейся истории - совсем, нисколько нет вашей доли?
   Вот Шимон Маркиш перелагает Жаботинского: в статьях 20-х годов "Жаботинский несколько раз (по разным поводам) замечал: Россия - чужая страна, наш интерес к ней - отстранённый, прохладный, хотя и сочувственный, её тревоги, огорчения и радости - не наши, так же как наши - не её". Маркиш добавляет: "Именно так отношусь к русским... тревогам и я". И приглашает: наконец "назвать вещи своими именами. Впрочем, и свободные, западные русские в этом деликатном пункте храбростью не блещут… Я предпочитаю иметь дело с врагами"56.
   Только надо бы вашу сентенцию разделить на две части: почему "называть вещи своими именами", говорить прямо - это значит быть врагом? А по нашей пословице: не люби потаковщика, люби спорщика.
   Вот от этого перекоса, что если говорить прямо - означает враждебничать, - я призываю всех, и евреев, отказаться. Исторически отказаться! Навсегда отказаться!
   Вот я в этой книге как раз и "называю вещи своими именами". И - ни минуты не ощущаю, чтоб это было враждебно к евреям. И - сочувственнее пишу, чем, встречно, многие евреи пишут о русских.
   Цель этой моей книги, отражённая и в её заголовке, как раз и есть: надо нам понять друг друга, надо нам войти в положение и самочувствие друг друга. Этой книгой я хочу протянуть рукопожатие взаимопонимания - на всё наше будущее.
   Но надо же - взаимно!
   Соотношение еврейской и русской судеб, переплетшихся с XVIII века, и так взрывно проявившееся в XX, - имеет какой-то глубокий исторический ключ, который мы не должны потерять и на будущее. Тут, может быть, заложен сокровенный Замысел - и тем более мы должны стремиться к его разгадке и исполнению.
   И кажется очевидным, что правда о нашем общем прошлом - и евреям, как и русским, нравственно нужна.
   
   К ГЛАВЕ 26
   НАЧАЛО ИСХОДА
   
   1 Б. Шрагин. Противостояние духа (далее - Б. Шрагин). London: Overseas Publications, 1977, с. 160, 188-189.
   2 Ник. Шульгин. Новое русское самосознание // Век XX и мир, М., 1990, №3, с. 27.
   3 М. Меерсон-Аксёнов. Рождение новой интеллигенции // Самосознание: Сб. статей. Нью-Йорк: Хроника, 1976, с. 102.
   4 Б. Шрагин, с. 246, 249.
   5 О. Алтаев. Двойное сознание интеллигенции и псевдо-культура // Вестник Русского Студенческого Христианского Движения. Париж-Нью-Йорк, 1970, № 97, с. 11.
   6 М. Меерсон-Аксёнов. Рождение новой интеллигенции // Самосознание, с. 102.
   7 Бени Пелед. Мы не можем ждать ещё две тысячи лет! [Интервью] // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1981, № 17, с. 114.
   8 Н. Прат. Эмигрантские комплексы в историческом аспекте // Время и мы (далее - ВМ): Международный журнал литературы и общественных проблем. Нью-Йорк, 1980, № 56, с. 191.
   9 Б. Шрагин, с. 304.
   10 Там же, с. 305.
   11 М. Дейч. Записки постороннего // "22", 1982, № 26, с. 156.
   12 Б. Хазанов. Новая Россия // ВМ, Тель-Авив, 1976, № 8, с. 143.
   13 Там же, с. 141, 142, 144.
   14 А. Белинков. Страна рабов, страна господ... // Новый колокол: Литературно-публицистический сборник. Лондон, 1972, с. 323, 339, 346, 350.
   15 Там же, с. 325-328, 337, 347, 355.
   16 Н. Шапиро. Слово рядового советского еврея // Русский антисемитизм и евреи: Сборник. Лондон, 1968, с. 50-51.
   17 Новый американец, Нью-Йорк, 1982, 23-29 марта, № 110, с. 11,
   18 Яков Якир. Я пишу Виктору Красину // Наша страна, Тель-Авив, 1973, 12 дек. - Цит. по: Новый журнал, 1974, № 117, с. 190.
   19 Амрам. Реакция отторжения // "22", 1979, № 5, с. 201.
   20 Новое русское слово, Нью-Йорк, 1975, 30 ноября, с. 3.
   21 М. Ортов. Православное государство и Церковь // Православный альманах Путь. Нью-Йорк, 1984, Май-Июнь, № 3, с. 12, 15.
   22 Ф. Горенштейн. Шестой конец красной звезды // ВМ, Нью-Йорк, 1982, № 65, с. 125.
   23 Г. Померанц. Человек ниоткуда // Г. Померанц. Неопубликованное. Frankfurt/Main: Посев, 1972, с. 143, 145, 161-162.
   24 Г. Померанц. Сны земли // "22", 1980, № 12, с. 129.
   25 Он же. Человек ниоткуда // Г. Померанц. Неопубликованное, с. 157.
   26 Он же. Сон о справедливом возмездии // Синтаксис: Публицистика, критика, полемика. Париж, 1980, № 6, с. 21.
   27 Л. Франк. Ещё раз о "русском вопросе" // Русская мысль, 1989, 19 мая, с. 13.
   28 Амрож. Советский антисемитизм - причины и прогнозы: [Семинар] // "22", 1978, № 3, с. 153.
   29 В. Гусман. Перестройка: мифы и реальность // "22", 1990, № 70, с. 139, 142.
   30 В. Шрагин, с. 99.
   31 М. Амусин. Петербургские страсти // "22", 1995, № 96, с. 191.
   32 И. Серман. [Рецензия] // "22". 1982, № 26, с. 210-212.
   33 Б. Шрагин, с. 158.
   34 М. Меерсон-Аксёнов. Рождение новой интеллигенции // Самосознание, с. 102.
   35 Б. Казанов. Письма без штемпеля // ВМ, Нью-Йорк, 1982, № 69, с. 156, 158, 163.
   36 Он же. Новая Россия // ВМ, Тель-Авив, 1976, № 8, с. 142.
   37 М. Вайскопф. Собственный Платон // "22", 1981, № 22, с. 168.
   38 Б. Хазанов. По ком звонит потонувший колокол // Страна и мир: Обществ.-политический, экономический и культурно-философский журнал. Мюнхен, 1986, № 12, с. 93-94.
   39 Е. Жирнов. "Процедура казни носила омерзительный характер" // Комсомольская правда, 1990, 28 октября, с. 2.
   40 М. Моргулис. Еврейский вопрос в его основаниях и частностях // Восход, СПб., 1881, Январь, Кн. 1, с. 18.
   41 Р. Рутман. Уходящему - поклон, остающемуся - братство // Новый журнал, Нью-Йорк, 1973, № 112, с. 284-297.
   42 Р. Рутман. Кольцо обид // Новый журнал, 1974, № 117, с. 178-189; тогда же no-англ.: Soviet Jewish Affairs, London, 1974, Vol. 4, No. 2, p. 3-11;
   43 М. Хейфец. Русский патриот Владимир Осипов // Континент: Литературный, обществ.-политический и религиозный журнал. Париж, 1981, № 27, с. 209.
   44 Он же. Наши общие уроки // "22", 1980, № 14, с. 162-163.
   45 Он же. Место и время (еврейские заметки). Париж: Третья волна, 1978, с. 42, 45.
   46 Феликс Светов. Отверзи ми двери. Париж: Editeurs Reunls, 1978.
   47 Ю. Штейн. Письмо в редакцию // Страна и мир, 1987, № 2, с. 112.
   48 М. Шнеерсон. Разрешённая правда // Континент, 1981, № 28; Она же. Художественный мир писателя и писатель в миру // Континент, 1990, № 62.
   49 Б. Комаров. Уничтожение природы. Франкфурт: Посев, 1978; Разрушенные и осквернённые храмы: Москва и Средняя Россия / Послесловие: Пределы вандализма. Франкфурт: Посев, 1980.
   50 Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present. Old Greenwich, Connecticut: Devin-Adair, 1973.
   51 Вл. Зеев. Демонстрация объективности // Новый американец, 1982, 1-7 июня, № 120, с. 37.
   52 В. Богуславский. В защиту Куняева // "22", 1980, № 16, с. 166-167, 170.
   53 Д. Маркиш. Выкрест // "22", 1981, № 18, с. 210.
   54 Ш. Маркиш. О еврейской ненависти к России // "22", 1984, № 38, с. 218.
   55 Б. Шрагин, с. 159.
   56 Ш. Маркиш. Ещё раз о ненависти к самому себе // "22", 1980, № 16, с. 178-179, 180.